Останавливаюсь посреди кабинета, натянув на губы дебильную улыбочку. Ну?! Вот и чего он молчит? Уж лучше бы наорал, это было бы гораздо легче вынести, чем его густое, бешеное какое-то совершенно молчание, от которого у меня трясутся поджилки. Всем сердцем желая сбежать, с тоской кошусь на захлопнувшуюся за нами дверь.

Таир подходит ближе. Растягиваю губы шире. Бурлящая в Валееве злость находит лазейку, и на какой-то миг я вижу в его глазах демоверсию того, что он бы со мной сделал, если бы не умел так виртуозно подавлять свои чувства.

Как две капли похожие в своем одиночестве, мы все же очень разные в наших возможностях с ним справиться. Я, кажется, готова бежать к любому, кто меня обогреет. Он – способен отказаться от кого и чего угодно в угоду принципам. Все дело в самодостаточности, которой во мне, как я теперь понимаю, нет. Я просто не могу быть счастлива в вакууме. Мне нужно что-то кому-то доказывать, с кем-то против кого-то бороться. Даже если эта борьба – борьба с ветряными мельницами. Реутов убил во мне веру, что я по факту достойна лучшего. Теперь я не могу отделаться от мысли, что любой ништяк мне надо выгрызать у судьбы.

– Так, – нервно комкаю в руках край выпущенной поверх брюк рубашки, – о чем вы хотели поговорить?

– Да вот… Спросить хотел. Ты чего добиваешься?

– Ничего, – лепечу я.

– Я второй месяц наблюдаю за тем, как ты окучиваешь Мишу в попытках вызвать мою ревность.

Чувствую, как по коже разливается жар от осознания того, что он действительно все-все обо мне понимает. Становится мучительно стыдно. И в то же время… зло. Нет, я давно подозревала, что у него самомнение размером с Гренландию, а вот с адекватностью как? Он сам меня отшил? Сам. Аккурат после той эпической встречи на балконе.

– И как? Получилось?

– Нет, – цедит, сощурившись.

– Тогда не о чем и переживать. Правда? – невинно хлопаю я глазами.

– Вы разлагаете дисциплину!

– Сириозли?! – все же не могу скрыть насмешки я. – Как-то я не заметила, чтобы наши бравые ребятушки, уподобившись нам со Стрельниковым, пустились во все тяжкие.

– Я не удивлен. Ты вообще, погрязнув в жалости к себе, ничего дальше носа не видишь. Существуешь только ты, да? Твоя боль и твое «хочу», а что по этому поводу думают остальные – тебе плевать. Ты почему-то решила, что предательство мужа дает тебе право вести себя как полная сука…

– Что-то я не помню, чтобы мое «хочу» как-то разнилось с твоим, – вставляю я поперек. От обиды губы дрожат… И гребаный подбородок. Потому что его слова – херня полная. Ни черта он не угадал. – Нет, я, конечно, понимаю твое желание спихнуть вину на меня, но Таирчик, давай по-чесноку. Стоял-то у тебя будь здоров.

– Я этого не отрицаю, – дернув крыльями носа, цедит Валеев.

– И что? Мне тебе в ноги упасть теперь? Не отрицает он, – хмыкаю.

– Просто Миша тебе не нужен. Тогда зачем это все?

– А почему нет? Мы оба – свободные люди. Понимаю, что мужчине твоей культуры и воспитания сложно понять, что два человека могут встречаться, чтобы просто потрахаться, но я…

– Перестань корчить из себя прожженную блядь!

– Спасибо за совет, но, думаю, этот вопрос выходит за рамки вашей компетенции, как моего начальника, – сцеживаю яд. Его слова обижают. Но в то же время… Я сытой кошкой жмурюсь, потому что смогла-таки вывести его на эмоции. Чертовщина какая-то! Почему мне так сладко от этого?

– Чередой беспорядочных половых связей ты не избавишься от своего прошлого.

– А ты его не вернешь, даже если будешь насмерть держаться за одну бабу!

Таир вскидывается, глядя на меня в упор. Все краски сходят с его лица. Оно на глазах превращается в неподвижную серо-желтую маску.

– Таир… – сглатываю я, сто раз за прошедшую пару секунд пожалев о том, что ляпнула.

– Вон пошла.

– Таир, прости. Я не хотела…

– Убирайся.

Выбегаю из кабинета. Меня аж трясет. Ну вот что я за дура, а?! Он же ко мне всегда по-хорошему. А я? Вот так, да? За все добро, которым Валеев так щедро меня одаривал?

На негнущихся ногах возвращаюсь к себе. Кабинет опустел. Остались только Таша и Стрельников.

– Ребят, я домой. Устала.

Не глядя на них, подхватываю рюкзак. Достаю из кармашка наушники, Миша, кажется, меня окликает, но я делаю вид, что не слышу. Втыкаю капельки в уши, врубаю погромче звук и уношусь прочь. Долго-долго гуляю вдоль озера. По той его части, где выложенная красивой тротуарной плиткой набережная уступает место извилистой вытоптанной собачниками траве.

Вспыхнув как спичка, я довольно быстро остываю. Анализирую, отдираю корки от зарубцевавшихся ран, методично те расковыриваю, чтобы заглянуть глубже. И в итоге, окончательно обессилев, сдаться под весом навалившейся на меня правды.

Ладно. Я вела себя… недальновидно. Но это ведь не со зла, а потому что я сама не знаю, в какую крайность меня швырнет в тот или иной раз. Мечусь я не от хорошей жизни. И к Таиру меня так сильно тянет, скорее всего, потому, что его руки – единственное место на всей планете, где меня не трясет и не укачивает. Моя тихая гавань. И не моя…

Выбившись из сил, возвращаюсь домой. Наливаю вина. Много не выпьешь – наутро не будет варить голова, а мне без этого в работе не обойтись, но один бокал пропустить можно. Устраиваюсь на балконе, укутавшись в плед. Лето пролетело совершенно незаметно. Нет, так, наверное, всегда кажется, но в этом году ощущение быстротечности времени как никогда острое. Только вот жара, не щадя никого, выжигала все кругом, превратив нашу с Сашкой клумбу в кладбище розовых скелетов, а уже зябко… И воздух пахнет кострами и терпкой горечью готовящихся к последнему танцу листьев. Ну и вино в моей руке, да… В молодости я могла до утра гульбенить, а потом хоть бы хны. А сейчас, как выяснилось опытным путем, мой максимум – два бокала, что же будет дальше? Этот вопрос преследует. Давит. Не позволяет заякориться в этом гребаном здесь и сейчас. Получить удовольствие… а хоть бы от совиньона. Или вечерней прохлады очередного дня на изломе лета.

Что же дальше?

Вот так дневать и ночевать в офисе, а выходные проводить с дочкой? Не так вроде и плохо. Работу я люблю. Сашку люблю еще больше. Чего еще хотеть? Мужика? Миша для меня уже как-то мелок. А Таир, наверное, слишком глубок. Да и что толку примерять к себе несвободного мужика?

– Мяв… Мяв… – раздается в тиши. Замираю, вслушиваясь в непонятные звуки. Точнее, в том, что мяукает кошка, ничего непонятного нет. Но ее «мяв-мяв» вторит еще и настораживающий писк. Не может быть! Разве кошки не весною плодятся?

Вскакиваю. Снова сажусь, ругаясь на собственную инициативность и сердобольность. Знаю ведь – если сейчас обнаружу это семейство, то ни за что не смогу пройти мимо.

Минут через пять хлопает подъездная дверь. К котячьим воплям присоединяется тихий мужской голос. Валеев! Кто ж еще? Чуть не перекинув бокал, вновь подхватываюсь и несусь через комнату, коридор, прочь из квартиры. Таир сидит на корточках у крыльца, согнувшись в три погибели, и что-то пытается нащупать в лазе. У его ног ластится жирная трехцветная кошка.

– Помочь?

Валеев поднимает на меня тяжелый взгляд.

– Да, давай. У тебя рука тоньше.

Ага. Раза в три, как минимум.

Таир отодвигается, я занимаю его место и просовываю руку в щель. Осторожно веду по земле ладошкой. Натыкаюсь на один мягкий комочек. Нежно его обхватываю. И вот что интересно – миссию спасателя на себя взяла я, а кошка, один черт, к Таиру жмется. В ответ он ее по голове гладит точно как меня… Сколько раз он вот так меня утешал?

– Первый пошел, – комментирует тихонько, когда я вытаскиваю новорожденного котенка на свет божий.

– Первый? – хмурюсь я. – Думаешь, он там не один?!

– Когда это кошка рожала одного?

Ну, допустим, я не в курсе, бывали ли такие случаи. Мать не позволяла мне завести домашнее животное. Потом четвероного друга мне заменили двуногие. Еще позже в жизни появился Реутов, ну и как-то не сложилось.